Волгина Ольга Михайловна. 1934 года рождения
Расскажите о довоенном детстве, что помните об этом времени.
Я помню, счастливое детство, которое заключалось в том, что наше правительство уделяло внимание детям. Мама моя была домохозяйка. Папа был рабочим человеком. С начало у меня была няня, потом я ходила в детский садик. В детском саду было очень интересно. Правительство выделяло деньги, как я понимаю. Всегда были подарки к каждому празднику. Мы выступали, пели. Так, что довоенное время для меня было счастливое время. Была уверенность в завтрашнем дне. Материально был средний уровень в нашей семье. Я была одним ребенком в семье. Так, что жили средне и жили интересной жизнью. Общение было большое между людьми. Между соседями, между родственниками. Каждое воскресение мы посещали дедушек, бабушек. Мне тогда было семь лет, когда началась война в 1941 году. Пришло большое горе. Отца забрали на фронт. Мы с мамой остались и прятались очень от предателей, потому что отец у нас был коммунистом. И очень боялись, чтоб нас этот вопрос не затронул. Многих выдавали людей. Нам пришлось уйти из центра города, где мы жили, уши на окраину. Вот, где течет речка, там расположен поселок Семеновка, там жила бабушка по отцовой линии. Это все в Донецке. И мы перешли в избушку маленькую с мамой жить. И там прожили всю войну, два трудных, тяжелых года, которые сопровождались голодом, всякими бесчинствами на наших глазах. Очень трудное и тяжелое время, пока в 1943 году в Донецк не наступила наша Красная Армия. Я помню с такой радостью она наступала со стороны Макеевки. Как таковой войны не было большой очень. Где-то сутки стреляли, а мы в погребе сидели. А потом на утро такая радость была, въехали наши танки. Большая была радость Победы и заняли город.
Из довоенного времени, какие самые яркие воспоминания?
Дни рождения мои, где приглашали гостей и детей. Выступали мы. Я собиралась артисткой быть с самого раннего возраста. Поэтому для меня это было самое яркое и интересное. Когда гости к нам приходили, у меня радость была. Потому что приходили с детьми. И дети были в одной комнате, и мы разные игры устраивали. А родители – в другой комнате – это тоже была радость.
Много друзей было?
У мамы, да. Да и у нас детей было много. Потому что друзья приходили с детьми. Было принято приходить с детьми в гости. И нам всегда было весело вместе. Мы все жили в одном городе. С соседями дружили. Поэтому и соседские дети приходили к нам.
Помните довоенные игры?
В основном мы любили играть в полоса. Завязывали друг другу глаза и искали. Стишки рассказывали, пели, танцевали. Выступали, нам всегда подарки за это давали. Так что интересно время проводили.
Какие воспоминания о детском садике?
Только, положительные. Учили там и рисованию, и танцам учили, и пению. Всегда выступления готовили к любому празднику. И к каждому празднику индивидуально каждому ребенку дарили подарки. Еще я выезжала отдыхать в пионерские лагеря вместе с другими детьми, лагеря такие местного значения. Как раз я была в лагере и началась война. И меня приехали и забрали из лагеря. Учили всему хорошему, положительному. Физзарядкой всегда занимались. Нас в лес небольшой водили, купались, загорали.
Игрушки были?
Не помню. Еще маленькая была. Меня очень красиво одевала. Мама сама по образованию портниха и для своей семьи, для меня старалась шить. Красивые платья, игрушки были. Велосипед у меня был. Это тогда, я считаю, дорогой подарок, потому что редко, тогда у детей был велосипед. Велосипед трехколесный. А так, игрушек как сейчас, тогда не было. Машинки заводные были, конечно, я помню. Да, игрушки были. Я вот помню ярко еще. Мы с мамой ездили отдыхать к своим родственникам, которые жили в деревне в Воронеже, там Таловая была такая деревня, а сейчас там поселок городского типа. Там река протекает, не помню, как она называется. Вот там мы отдыхали. Было очень весело, потому что детворы было очень много. И вот тут мама мне привезла очень хорошие подарки. Расписной столик, помню, был малахитовый, не малахитовый, а как называется роспись, я забыла, черная лаковая, цветная, красивая. Такой столик детский, я за ним сидела, лепила лепку. А моему брату, он двоюродный был, так мама привезла ему обезьяну, которая сама ходила на цепочке на такой длинной. Если за нее дернешь, она на верх поднималась и сама потом опускалась на низ. Очень интересная, такая автоматическая была. А я такая была любопытная, а он на два года меня меньше был, и я говорю ему: «Давай посмотрим, что там внутри и как эта обезьяна лазит наверх». Взяли и разобрали, а когда разобрали, сложить обратно не смогли. И он страшно плакал. А меня потом отругали, что я старше его на два года и могла себе такое позволить. А мне тогда было пять лет, а ему три. Вот это мне запомнилось, такое яркое событие, очень интересное. Хорошее было детство до войны.
Как Вы запомнили начало войны?
Начало войны, конечно,…ой, суровая была война. Отца забрали на фронт где-то дня за два до вступления сюда немецкой армии, потому что он оставался здесь в разведке, или как это называется, не знаю. Они взорвали объекты, чтобы не оставить для немцев, подстанции какие надо было, мосты, еще что-то. И он за два дня только уехал. А через два дня сюда вступила немецкая армия. Мы очень боялись. И после этого каждый день стали водить пленных, а мы думали, что папа попал в плен, что его захватили немцы, куда можно было уехать за два дня далеко. И ходили все время смотрели на этих пленных. Вот здесь у нас под окнами был такой ров большой, где ходил в Донецкий металлургический завод по рельсам (были рельсы проложены) паровоз. Привозил туда руду, наверное, уголь. А при немцах, туда побросали военнопленных, убивали, и туда сбрасывали. Это ужас был смотреть. Но, правда, папе по счастливилось, что он успел уехать на ленинградский фронт, на сталинградский фронт. Он был в Сталинграде некоторое время. Потом, он нам рассказывал, послали, он был парторгом, на Урал, Тургоякское рудоуправление. Это Челябинская область, город Миасс, от Миасса 10 км было рудоуправление, там с одной стороны добывали золото, а с другой стороны добывали, я не знаю как это называется, что –то еще добывали, не известь, а доломит. Вот там отец жил до окончания войны и даже после войны его оттуда не отпускали. Где-то года через два, когда закончилась война, в1947 году ему разрешили оттуда приехать сюда. Работа раньше какая была, как партия назначит, так человек, безусловно, и поступал. Может, замены не было, не знаю почему. Ну, где-то в 1947 году он сюда приехал.
Саму войну, во время оккупации, это конечно, ужас, что было. Голод был. И мама на саночках, меня оставляла одну с бабушкой, а сама ездила в Марьянку, в близ лежавшие села, менять одежду на какую-то крупу, муку, соль, что-нибудь привезет. И этим мы как-то питались. Помню, одно время даже соли не было. У меня обморок случился, мамы как раз не было. Потом меня тетя, крестная забрала к себе. Она тоже здесь оставалась, а жили материально немного лучше, чем мы. И она меня забрала на некоторое время к себе, я там была, пока мама вернулась со своей поездки. Вообщем, ужасно было тяжело. Особенно, когда эсесовцы пришли, все в черном. Сказали, что они еще страшеннее этих немцев. Очень трудно было переживать. После войны, когда пришла Красная Армия, тогда ничего страшного не было. А в войну, материально было очень трудно, у нас ничего не было, мы все потеряли, даже кровать не было чем застелить. Простынкой какой-то застилали, а что сделаешь? Но, благодаря нашему правительству, я считаю, Сталину, и руководству его, смогли в кратчайшие сроки, за десять лет, люди получали бесплатно, давали квартиры, из подземелья забирали. Не давали по старшинству, а давали рабочим, всем подряд. Так что, мой папа, я считаю, какой он был начальник? Он работал в трамвайно-троллейбусном управлении, правда, начальником отдела энергетики, или как сказать, да, связи и сигнализации. Мы получили в этом доме квартиру, правда, на третьем этаже одну комнату в двухкомнатной квартире. В одной комнате жили соседи, а мы жили в другой. Жили очень-очень дружно, как единая семья. Подселенные были заселены (два подъезда были заселены четвертый и третий), все относились к трамвайно-троллейбусному управлению, здесь были в основном работники простые, служащие, начальники отделов тоже. Жили очень и очень дружно все. Никогда не было ссор из-за уборки, допустим, еще чего там не поладили, крик какой-нибудь мешал, или дети какие-то мешали. Никогда ни в одной семье. Мы жили как единая семья. Если приходили к нам в гости, мы приглашали семью, которая рядом жила. Она была гораздо моложе моих родителей, но жили очень хорошо. Послевоенные годы не было воровства. Мы понятия не имели, чтоб какое-то предприятие, личные квартиры как сейчас «одевались» в железо. У нас был прикреплен один милиционер – участковый. Мы знали его по имени-отчеству. Он каждый день приходил и спрашивал, как дела. Не было ни воров, ничего. Все окна настежь были открыты летом, балкон. Чтоб кто-то к кому-нибудь залез, украл – нет. Мало того, впереди нашего дома росла трава, и этих построек всех домов, которые сейчас понастроили, не было, не было гостиницы «Украина», банка какого-то и рядом дом угловой построили, их раньше не было. Когда было очень жарко, мы выносили перины многие, стелили здесь и спали прямо на траве, почти все соседи. Люди были очень простые, может быть поэтому, я не знаю, все спали. Окна у всех были открыты, никто нечего не боялся, воровства никого не было. Был какой праздник, то все вместе пели песни. Мы так интересно, счастливо жили, несмотря, на что материальный уровень был низкий, мы настолько были счастливы. Мы были все вместе. Не было не зависти, не ненависти. Делились со всеми, я помню. Соседи приходили, просили занять один рубль, два до зарплаты. Мы делились и наоборот. Жили очень хорошо. Хочу заметить, что за десять лет существования после войны сталинской эпохи, Сталин смог вывести, ни у кого не просил подаяний, на высокий уровень поставил. 50% это точно вывел людей из подземелья и дал бесплатно квартиры. Работа была. Я знаю, что у меня многие родственники работали шахтерами. Так они рассказывали, что их настолько ценился труд, потому что затоплены были шахты, и они работали в очень трудных условиях. И Сталин это понимал, понимало сталинское правительство. Давали мешками деньги. Тогда и деньги как-то иначе считали. Тогда, я знаю, брали такси и мешками привозили зарплату свою. Это было. Трудно, конечно, жилось, но с каждым днем и каждым годом было все лучше и лучше, и лучше. Я могу сказать, и даже фотографию показать, чтобы было достоверно, 1957 год, двенадцать лет прошло после войны, я была простым библиотекарем, работала в библиотеке им. Крупской. Получала 700 рублей. Это тогда были маленькие деньги, небольшие, но я с могла в свой отпуск на эти деньги поехать в Сочи, потому что билет стоил 7,50 руб, квартира в Сочи стоила 50 коп. питались в столовой, конечно не по ресторанах, но мы имели возможность пойти в столовую пойти покушать. Мало того, билет стоил 3,50 руб для путешествий. Я ехала не одна, нас группа библиотекарей собралась и мы поехали. Сняли там комнату в центре города и вместе веселились. Поехали через Сухуми на озеро Рица. Там у меня фотографии есть, это достоверные факты. Мы приехали туда, там чудесно день провели. На все хватало нашей зарплаты, даже маленькой. Учиться я поступила. Пусть знают люди, которые нашего возраста, как они мыслят сейчас и как они мыслили. Пусть Сталина не обгаживают, в его жестокости и еще в чем-то, то что выгодно теперешним руководителям. Пусть каждый на себя посмотрит, на свое руководство и выявит свои недостатки, а не чужие. Потому я и рассказываю, как мы счастливо жили, особенно послевоенные годы несмотря на трудности, но пели и танцевали. Вот четыре подъезда, в первом подъезде в основном жила футбольная команда, второй подъезд был отдан людям министерства угольной промышленности. Все гуляли, все окна были открыты, и каждый праздник с каждого окна слышны были песни и танцы.
Запомнили ли Вы 22 июня 1941 года?
Я не могу сказать, это было 21 или 22, или 23 июня, потому что я была в лагере пионерском. Меня приехали забрать, когда началась война. Не только меня забрали, но и всех детей родители забрали из лагеря. Я тогда мало понимала, что такое война, пока не коснулось нашей семье, пришлось расставаться с папой. Тогда я уже поняла, что такое война.
Взрослые часто говорила слово «война»?
Да, конечно, часто. Говорили о многом. Говорит, особенно, было не с кем. Многие люди уехали, кто успел раньше эвакуироваться, кто на фронт поехал. И женщины ехали и молодежь ехала. Так что людей ограниченное количество осталось, не так уж много. Но оставались, я теперь уже понимаю, те, которые могли уехать, они оставались. И что удивительно, они никак не привлеклись к ответственности без всяких, так сказать, причин.
Помните бомбардировки?
Да, помню. Мы детьми были. Прилетали самолеты нашей Советской Армии, и мы так радовались. Но так ужасно было, когда их немцы ловили перекрестными прожекторами, и с ужасом думали, чтоб их не разбили и в них не попали. Вот это я очень хорошо помню. И потом, когда отступали немцы, они сожгли очень многие дома. Вот этот день я очень хорошо запомнила, потому что многие люди от голода пошли спасать, вот например, у нас в центре города находился хлебозавод, и взрослые пошли, конечно туда кто знал, муку себе взять, масло подсолнечное. А мы дети, тогда были без присмотра, за нами родители не смотрели. И я видела, из Семеновки прибежала, пошла по улице Артема, что тут творилось, это просто ужас. Все дома на улице Театральной горели, были в огне, их потом восстановили. И люди тащили все что можно. Страшно, конечно, было. Был один такой день, потом все стихло. Долго не было такого страшного периода. Потом буквально через два дня стреляли наши из орудий обстреливали немцев, когда они уходили, покидали город. Мы прятались, боялись, чтоб нас не угнали, не забрали. Поэтому все по закрывались по подвалам, кто где мог прятались. Так что мы мало видели. А уже на рассвете, в сентябре, я не помню какого числа, радости не было пределов, когда стали кричать: «Наши танки идут. Наши». И мы дети по выбегали на эту Семеновку. Были две улицы нижняя и верхняя Семеновка, параллельно, возле нашей реки Кальмиус. А Кальмиус был небольшой, в размере 5 метров ширины. Мы там, детьми рыбу ловили, хотели ловить, но чаще всего ее не было, а были лягушки.
Помните немецкие бомбардировки?
Да, помню. Мы прятались в подвалах. Когда немцы отступали, там, где мы жили, в наших домах, было шесть домов построено, где сейчас университет наш находится, рядом с университетом вниз к ставку было построено три, по-моему, трехэтажных дома. И все их немцы сожгли. В одном из этих домов была наша квартира. Но, а нам пришлось пережить у бабушки это страшное время.
Что Вы помните об оккупации?
Страшные воспоминания и радостные, когда прилетали наши советские самолеты бомбить, мы радовались. Мы стояли и смотрели в это ночное небо. Но с другой стороны большое горе, боялись, чтобы их не сбили. Страшное было то, что военнопленных убивали и сбрасывали в эту яму. И мы смотрели. Потом снегом их засыпало. Торчали кости и другое – и все это на наших глазах. Потом эти тела погибших убрали, когда наши войска зашли. Позитивного ничего не было. Страшно было.
Какие впечатления о немцах остались?
Конечно, ужасные. Я помню, с кем-то из родственников пошла, угоняли отсюда, был дом у нас (чуть выше цирка) – школа 54 или какая-то по номеру, и в этой школе, угоняли молодежь в Германию. И я с какими-то родственниками пошла, потому что забрали, должны были угнать мою сестру двоюродную в Германию, а потом отпустили. Я уже не знаю, как ей удалось оттуда уйти, толи 16 лет не было, потому ее отпустили. И я побежала с родственниками, а там вой такой дикий стоял. Все плакали. Угоняли молодежь в Германию. Все кто мог прятали своих детей, особенно еврейской нации. Я помню, наши соседи, она была замужем за евреем и две девочки у них были. Он уехал на фронт, а она с девочками осталась и пряталась, ну, слава богу, ее удалось как-то спрятаться. А вот у меня была соседка Ковшитская, как сейчас помню. И была Любочка, я дружила с ней, девочка у нее была и приемный сын, но он русский был. А они были евреи. Их пришли и арестовали на моих глазах. Они жили на этаж ниже. Это было ужасно. Мы думали, что их как-то выпустят, но так потом мы о них ничего не слышали. Мы слышали, почему на их квартиру пришли, потому что сын прятал оружие, может он и работал как разведчик. Молодой парень лет 16. Больше мы об этой семье ничего не слышали, мы всегда сокрушались по этому поводу. Очень хорошая семья была. Мы с мамой так прятались, что не дай бог. Потому что говорили: «Вот семья коммуниста». И мама меня в охапку и в Семеновку, в глушь, в землянку.
С немцами приходилось сталкиваться?
С немцами не приходилось. С итальянцами – да. У нас итальянцы еще воевали вместе с немцами. Где сейчас находится университет, здесь был госпиталь, итальянский госпиталь. И мы детвора, дети есть дети, бегали и просили: «Пан, дай Мадонну». У них у каждого было очень много картинок, на которых были нарисованы Мадонны Божьей Матери. Они тоже христиане. И они иногда давали эти картинки. Но они были не такие, как немцы, настроены жестоко. Они были более лояльными. Иногда даже давали нам покушать, то ли конфеты, то ли еще какими-то сладостями угощали.
Вы говорили, что были местные полицаи?
Да, были. Мы все равно их страшно боялись, потому что от них очень много зависело, то что они скажут, то немцы и делали. Немцы особенно не разбирались: кто ты, что ты. Показали пальцем, написали, вот тебя и забрали, и расстреляли. Так, что быстро расправлялись. Поэтому, естественно, их боялись. Были доносчики.
Чем питались во время оккупации?
Только обменом, ездили в село менять. Только этим и выживали. Что обменяет мама на продукты, то мы и растягивали до следующей ее поездки. В месяц один раз, или раз в две недели поедет опять что-нибудь обменяет. Кукурузу мололи сами. Из нее лепешки лепили. Вот так и выживали. В основном, питались мамалыгой, кукурузой в основном, конечно. Потому что хлеба, сахара мы не видели. Сладостей не было. Единственное, у бабушки был огород. Выпекали гарбузы. Бабушка пекла гарбузы и давала по кусочку. Вот это было сладость.
Праздники во время оккупации отмечались?
Нет, конечно, никаких праздников. Бегали босиком, босиком и по морозу. Одевались во что горазд. Где что найдут обмотки какие-то, то и носили. Куклы делали сами, игрушки сами делали. Намотаешь из старья на что-нибудь, перевяжешь вот и голова была, а дальше было туловище. Так и игрались.
Болели во время войны?
Этого я не помню. Мне, кажется, мы и не болели. Болезней было мало. Единственное помню, не было соли у бабушки, а мама уехала обменивать, и вот я упала в обморок. Наверное, за счет того, что в пище не было соли. И тетя – крестная мать меня взяла к себе. Я у нее некоторое время жила.
В годы оккупации ходили ли Вы в школу?
Да, ходила в первый класс при немцах. Была организована школа в подвале по Театральному проспекту напротив горного техникума дом стоит. Я уже не помню, но чему-то нас учили. Арифметике нас учили, немецкий язык учили, помню. Это обязательно. Учили русскому и украинскому языкам, наверное, учили. Мы мало ходили в школу. Классы были темные, холодные. Никто не интересовался: пришел ли ты в школу или нет. Помню, учительница была, приходил немец и ругал учительницу. Я пошла в школу, когда пришла Красная Армия, по-моему, в третий класс. Школы были неотстроенные, разбитые, сожжены были. Нас поместили в одном доме, в жилом на первом этаже. Были там классы созданы. Нас там даже кормили. Давали нам булочку каждому и еще что-то, не помню, чай к булочке каждый день.
Был ли дефицит школьных принадлежностей?
Был один учебник на несколько человек. Но учебники были, видно, остались еще довоенные. Учили нас математике, русскому языку, украинскому обязательно. Я помню, была круглая отличница. Тетрадей достаточно не было. Делились между собой, чем могли.
Помните, как были карточки на продукты?
Да, были карточки. Ими занимались только старшие, потому что это было очень ответственно, это серьезно было потерять карточку. Трудно было, что и говорить, жить на эти граммы. Но жили. Огороды давали. И мой папа взял огород. И мы там высаживали картошку. Эту картошку на зиму хранили у наших родственников в подвале. Это был 1947 г.
Как Вы запомнили День Победы?
Это был радостный день. Вышли все на улицу. Все так радовались, обнимались.
Сравнивая происходящее сегодня с тем временем, что Вы видите общего и различного?
Хочется видеть лучшее. Нынешняя власть наша, конечно, позитивная и правильная в данное время. Отрицательное – это чтоб нас не расстреливали. Раньше мы радовались, что была стабильность, а сейчас стабильности нет. Как послушаешь этот телевизор, то танками все обложено, наша республика обложена вся танками и о войне только и разговор, и наращивание этого военного потенциала. Раньше после окончания войны этого не было. Мы наоборот жили, воспряли духом. И с каждым днем все лучше и лучше, никого нечего не боялись, все радовались, конец войны, шла стройка. Это очень было положительно. И сейчас мы видим. Я в правительстве вижу только положительное. Не знаю надолго ли это. Ведь строилась Советская власть тоже с положительного, начиная с революции семнадцатого года, пошли рабочие и крестьяне за Сталиным, за этой партией. Потому что не было хапуг, не было капиталистов. А дали землю как и обещали, дали рабочие места, была уверенность в завтрашнем дне, мы вообще не думали о себе, нами партия распоряжалась.
