Ткач Яков Прокопьевич

Ткач Яков Прокопьевич, 1931 года рождения.

Где Вы родились?

Город Артёмовск, Донецкой области.

Каким запомнилось довоенное время?

Ну, я не буду детально останавливаться на игрушках, скажу единое, что мне запомнилось. Во-первых, была высокая организация отношения к детям, высокая организация: детский садик, пионерлагерь. Всё это было повязано так, что по мере возрастания человека, он взрослел, ему преподносилась та, необходимая информация, которая была необходима государству. Я запомнил с детского садика, что мне подарили пистолет, который стрелял пистонами. Покупали мне иногда пистоны, и я с радостью стрелял. А вообще-то, начиная с возраста, когда я соображал, наши улицы воевали друг против друга. Все ребята были военнообязанными. Улица на улицу. В зависимости от обстановки, менялись цветами, ставили задачи. Гранаты делали из пыли: в кульки насыпали пыль и бросали. Всё это был довоенный период. Мне помнится очень кинофильм «Тракторист», где Клим пел «три танкиста, три весёлых друга». Эту песни знали от малого до великого. Когда я пошёл в школу, я стал барабанщиком. Это, будем говорить, ответственное лицо в школе, потому что горнист, барабанщик  – начало и конец. Барабанщиком  стал.

Война запомнилась чем. Было воскресенье. Я был в пионерлагере и ко мне должен приехать отец, навестить, привезти гостинцев, конфет. Да, кстати о конфетах. Шикарности тогда никакой не было, но все таки о детях заботились. Мы собирали наклейки, так называемые фантики. Меняли друг у друга эти фантики. И вот, если я получал конфеты, то эти фантики не выбрасывал, а складывал. Специальная завертка была, все было отработано. Запомнилось это чем, тем, что Левитан, стоял в пионерлагере колоков, громкоговоритель и он начал говорить, что Киев бомбили. И мы пацаны и я уже понимали, что уже война, и это страшно. Приехал отец. Он меня сразу не забрал, потому что нужно было определиться куда и что как. Через пару дней, лагерь весь разъехался, детей родители забрали. И началась эта катавасия, военный период. Он был характерный тем, что предприятия, так сказать, были ценные, военной промышленности всё эвакуировались всё на Урал. И вот, получилось таким образом, что мы тоже попали. Отец был механиком. Его мобилизовали моментально. Он был офицер. А нас погрузили в товарный вагон. Эвакуация. Крайне необходимое переодеться, трусы, майки и др. взяли. Конечно, мешки не позволяли никакие брать. И мы доехали до Дебальцево, а там немцы. Они через Мариуполь, обошли Донецк, и вышли на Дебальцево. Отрезали Дебальцево, это стратегический узел. И мы оттуда пешком вернулись в Артёмовск. Вернулись, и, кстати, наша квартира, оказалась не разграбленная, целая. Как положили под коврик ключ, так он там и лежал. И ничего с квартиры не унесли. И, слава богу, благодаря этому мы выжили в период оккупации.

Период оккупации в школу я не ходил, но учитывая, что я был отличником, и заранее готовил учебники наперёд. Я был в третьем классе, когда война началась, а у меня до пятого класса были учебники. И вот, когда немцы пришли, я самостоятельно их изучал.

Послевоенный период характерен тем, что нас под конец оккупации дед приехал и забрал в деревню. Уже менять нечего было. Уже всё поменяли, всё проели. Голодали, да, наверное, голодали. Разве назовешь едой, если ты раз в день покушал, а иногда и через день. Поэтому, дедушка забрал в деревню. Там давали землю немцы по количеству душ. А учитывая, что я и сестра меньшая, и мама, так, что деду выгодно было нас забрать.  Дедушка был очень порядочный человек. И мы понасадили кукурузы 1 гектар (он взял сразу 1 гектар земли), всё вручную. Мне тогда было тринадцать лет, в 1942 году только пошёл тринадцатый год. Когда вернулись наши, я пошёл работать. Пошёл и в школу и пошёл работать. Я пошёл в пятый класс, мне устроили собеседование. У меня никаких документов не было. И приняли в пятый класс. Но учитывая, что организовались совхозы и трактористам давали пожрать, то галушки, то затируху какую-то, то какой-то кондер и самой главное давали кусок хлеба. Этот хлеб привозили из других областей, которые не были оккупированы. Не по много давали, но давали. И учитывая это, я пошёл трудиться.  В начале – помощником тракториста, а потом стал и трактористом. И первая медаль, которая у меня есть, это в 1946 году получил медаль  «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны». Два человека наградили, меня и бригадира тракторной бригады, танкиста без одной ноги, но он работал. Я всё таки закончил школу. Два дня в школу ходил, а остальные дни работал на тракторе. Там же пожрать давали. Закончив школу,  поступил в техникум. Но мечтал стать военным, потому что война оставила на меня такое впечатление, что я готов был идти воевать сразу, но учитывая, что возраст не позволял.

Соприкосновение было с немцами. Особенно отрицательное – с донскими казаками, которые служили у немцев. Помню, воздушные бои. Наблюдал неоднократно во время оккупации. Был под бомбежками, потому что Артемовск три дня защищали тюремщики. Немцы не могли войти в город, поэтому и бомбили. В Артемовске есть знаменитая тюрьма. Запомнилось вой, бомбы, такой свист, такой неприятный что все выворачивает, ты не знаешь, куда себя деть. Падали все на землю. Детство закончилось. Закончил первый курс техникума, и уехал в морское училище, Севастопольское только организованное, только образовалось Высшее мореходное училище. Я грезил быть моряком, тем более состояние здоровья мне позволяло. Я прошел все комиссии. Вот здесь, где дворец пионеров завода пятнадцатилетия, там – школа. Она уцелела, ее не сожгли, там было артиллерийское училище во время войны. И там я комиссию проходил. Прошел комиссию, прошел мандатную, а туда набирали подводников, будущих атомщиков.  Тогда уже начали их готовить. Но получилось так, что с училища меня отправили в экипаж военно-медицинского  Одесского, отличников отобрали и на ускоренную программу. Ну, там у меня не сложилось, потому что я физиологически к этому вопросу не приспособлен. Если увижу мертвецов, то три дня не могу кушать. И меня отчислили. Потом окончил техникум, институт. Работал на Донецком металлургическом заводе от мальчишки до начальника цеха.

Какие праздники отмечались в довоенное время?

Праздники отмечались все, все без исключения в нашей семье. Семья была дружелюбная. Самое главное запомнилось, что обязательно состоялись демонстрации. А меня это больше всего радовало, потому что мне шили новый костюм, покупали новые ботинки. А учитывая, что я гонял в футбол, я эти ботинки быстро ухадокивал. А ботинки тогда делали со свиной кожи на резиновой подошве. Религиозные праздники мы не праздновали, потому что я вырос в коммунистической семье вырос, воспитался. И сам коммунист. Хотя будучи у дедушки, я быстро изучил церковно-славянский язык. Дедушка был очень верующий. Дед был особый человек. Очень верующий был.  И я старикам по вечерам читал. Но, когда у деда жили, в обязательном порядке отмечали эти праздники, потому что он отмечал, и Рождество, и Пасху. Я все колядки знаю и обычаи. И «Отче наш» могу прочитать. И запросто могу беседовать на эту тему. Я еще закончил университет марксизма – ленинизма при обкоме, и работал на комсомольской работе в числе передовых. Имею четыре правительственные награды.

Вы сказали, что играли в футбол, это было Ваше хобби?

Тогда нельзя было найти мальчишку, который не играл бы в футбол. Команда на команду, улица на улицу. Каждая улица обязательно имела свою команду. Более того, если я в школу ходил и попал в другую команду, это было целое дело, чтоб я согласился там играть.  Играли в футбол. Конечно, футбол у нас был тряпочный. Тогда все было сложно. Если сравнить тот период и настоящее, то я должен сказать единое, что в том периоде была забота о человеке, а сейчас никто, не за что не отвечает и никто не что не обещает. Разве это дело, мне полгода не платят пенсию, а я отработал  в металлургии 40 лет. И все молчок, глухо. Так что разница очень большая. Нет никакой заботы о человеке. Из 120 партий, существующих сегодня, нет партии с прогрессивной программой. Партия рождает вожака, а вожак организовывает массы. Дай бог, чтобы все, что сейчас осуществилось, оно как-то развязалось в такой узелок, чтобы было поменьше жертв. Это не дело, сколько уже побили людей. За что?

Расскажите подробнее об эпизоде, когда Вы приехали в Дебальцево, а там немцы? 

Остановился поезд. Открывают вагон, а по перрону ходят два немца с автоматами. Конечно, испугались, кто же не испугается. Думали, что начнут перегружать и отправлять в Германию. А они угоняли и натворили здесь много чего. Почему сейчас возмущается каждый здравомыслящий человек, что фашизм не пройдет, потому что это уже пройденный этап. Пробная, так сказать руководящая партия массами с одной стороны она как-будто заботилась о людях, но она заботилась сугубо о своих. Это не годится, потому что невозможно это, взяли разграбили, растянули. Украина, по большому счету, я человек технически грамотный и могу на любой вопрос ответить, имеет все, даже золото имеет в своих недрах. Самое важное то, что Украина, будем говорить, перв… земледелие в России, и такие земли имеются еще в Канаде, все это на Украине, немножечко на Кубани. Приведу такой пример, я дедушке, когда уже стал начальником и возможности у меня были такие что помочь, я первое, что сделал  – поставил телевизор. Как только в антенну поставили в Донецке, а я в Донецке уже жил, поставил ему телевизор, с Москвы притянул ему «Рекорд». Тогда это был дефицит страшенный. Потом организовал и газ, и воду. И вот, когда во двор проводили воду, прокопали, а у него на полметра чернозем. О так землях только мечтать можно. Если их грамотно эксплуатировать, так что промышленно-аграрная была Украина, она может стать аграрной первой в мире при условии правильной эксплуатации земли. А для этого нужен хозяин.

Продолжим. Подошли полицаи, которые сказали: «Выгружайтесь». Уже были полицаи. Они, наверное, с немцами вместе пришли. Ну, я как узнал, что это полицаи, –  по повязке на руке. В гражданской форме они были, но с винтовками и повязками с фашистским знаком. Вот выгрузились. И кому мы нужны? Некоторые стали говорить, чтобы настаивать, чтобы нас отправили. Но кто вас отправит?  И мы пешком пошли и пришли в Артемовск. Шли трое суток. Во-первых, была маленькая сестренка, во-вторых, ночевали, просились то в одной деревне, то переходили в  другую. И покушать что-то надо. Потому что не дали собрать то, что в вагоне было.

Приходилось сталкиваться с немцами, с военнослужащими, с эсесовцами, чем они отличались?  

Я расскажу два инцидента, характеризующие нацию с одной стороны и то, что они хозяева положения с другой стороны. Это в Артемовске. На этой улице жили мы, а нижней улице жили казаки. Как жили, стояли, потому что до Донца дошли по осени и грязь и немцы остановились. И вот в этот период, где стояли казаки, я с одним соседом, с  Лесиком, он меня на год старше от меня, такой крепкий парень, проделали под забором, прорыли себе лаз. И казак привозил себе продукты на бричке, а в летней кухне у него была конюшня. Пока он заводил лошадей, мы что-нибудь оттуда вытаскивали, кому что когда достанется, толи буханку хлеба, толи еще что-нибудь. Однажды я выхватил, это потом узнал, банку искусственного меда. А она весили 5 или больше килограмм. И потом, когда это впопыхах, а тут вышел казак. Я, конечно, бросил банку, и он за мной, а я под забор, а он туда не пролезет. И он меня догнал на нашей улице, он через забор перелез где-то  и догнал меня. Догнал, мне и вспоминать тяжело. У немцев было сапоги кованные, были шипы, а обут он был в немецкие сапоги. И он меня сапогом под жопу как дал и я растянулся. Сильно ударил. А в это время ехал немец офицер на мотоцикле. Немец остановился, он бы меня, наверное, пристрелил. Но он начал кричать, у него было с собой винтовки. Немец остановился, плохо говорил по-русски. Спрашивает: «В чем дело?», а он говорит: «Воровал». Немец меня за ухо и поднял, за ухо. Как оно уцелело это ухо, не знаю. Спрашивает: «Воровал? А я говорю «Нет». И он сразу казака как врежет, и выхватил пистолет – «шах», «шах». Тут моментально немцы сбежались. Заставил казаку двадцать пять шампалов, у того шкура полопалась, он в начале кричал, а потом и перестал. Другой случай. При немцах очень ценился табак. Немцы бросали окурки, а мы собирали. И эти окурки трусили. И вот пачка махорки – это ведро пшеницы. И я тоже собирал, как и другие пацаны. Выслеживали, идет немец, видишь, как бросит окурок, так и стараешься  быстро подобрать, потому что подберут другие. И вот немец понял видно это, а я не один шел, с другой стороны еще шел. Он берет и бросает окурок. Мы только добегаем, а немец нас стал ногами лупить. Тут прибежали еще немцы, и хотел  с пистолета застрелить, но защитила женщина, которая напротив жила. Вышла и сказала, что это мои дети. Она немножко по-немецки говорила. И нас, короче, отпустили. Это я рассказал, что одни издевались, а другие наоборот. Ну, и потом, я сталкивался с немцами, помогал воду таскать, когда они жрать готовили, поварам – немцам. Воду таскать, дрова колоть. Они  не сразу давали, а вот раздадут кому положено, а нам давали ложки и мы выскребали тарелки, чтобы им мыть легче было. Ну, что сделаешь, это я считаю, хорошей добротой. Иногда по куску хлеба дадут. Были немцы и неплохие.  После случая с медом, я уже не воровал у казаков. Во-первых, этих казаков быстро отправили на фронт. Во-вторых, я решил  на всю жизнь, что воровать это наказуемо.  Потом дедушка приехал и забрал нас в деревню. Это Веролюбовка, 25 км от Артемовска, чепуха расстояние.

В деревне Вы еще сталкивались с немцами? 

Нет, там не сталкивался, потому что там немцы не стояли. А когда под Сталинградом шуганули, так они быстренько смотались, и эту Веролюбовку практически сдали без боя. Там постреляли немного, три или четыре немца убили и наших два тоже. Потом хоронили односельчане. Ну, а мы в подвалах сидели. Немцы в основном в городах стояли. Может и в деревне сидели, где рядом с линией фронта. У меня дача была в Григорьевке, она была на берегу Донца. Так на этой стороне были наши, а на той немцы. Немцы дошли до этой стороны и остановились. Ну, и естественно, с деревни всех выселили. Ну, люди и сами уезжали. Я видел, что некоторые люди контачили с немцами. Эту власть они ожидали, она им, видно, нравилась. Вот железная дорога была, Краматорск – Артемовск. Она охраняемая была, и охраняли наши. Их одели в немецкую форму бывшую, поштопанную и полатаную, но немецкую. И им давали поек. Так, вот сосед служил там. Потом он пропал, неизвестно где он. Без вести пропал, когда немцы отступали, и он с ними отступил.

Какое отношение было к таким людям, которые работали на немцев?

Отношение было отрицательное у подавляющего большинства. Все-таки, Советская власть давала возможность человеку найти себя, утвердить себя. Ну, и зарабатывал, прежде всего, на прожиточный минимум. Ведь, будем говорить откровенно, бомжей никогда не было. Бомжи появились уже сейчас. Никогда не было бомжей. Более того, те товарищи, которые захватили, сейчас говорят, что Ахметов сейчас смылся уже в Англию, все бросил, но вот эти подарки, которые нам еще помогают понемножку, поддерживает –  это Ахмет поддерживает. Говорят, последний раз – больше не будет. А что будет дальше?

Как дети относились к людям, которые работали на немцев?

Я затрудняюсь об этом сказать, потому что в моей практике я не сталкивался. Соседским мальчик был, его отец работал на немцев, так с ним не хотели дружить. Вот это единственное, что я помню.

Вы переехали в деревню. Много ли там было ваших сверстников?

Деревня была большая. Я затрудняюсь сказать, сколько там было детей, но их было достаточно. В деревне было или 500, или 700 дворов. А в каждом дворе минимум три человека, это минимум, а то и по пять, и по шесть. Тогда принято было, что когда женился, приводил жену в дом, и жили одной семьей.

Чем занимались со сверстниками в свободное время?

 Не было свободного времени. Когда дед забрал нас туда в деревню, никакого свободного времени не было. Потому что был гектар земли, и его надо было обрабатывать: прополоть, убрать, посадить. Зато на осень мы имели свою кукурузу, свой хлеб. Был голод в деревне. Был, почему, потому что будем говорить та, вот то, что немцы поднимали с точки зрения совхоза, так они все забрали и увезли. А наши, когда освободили, суда, видно, нечего было давать. Нужно отметить, что 1946-47 г был неблагополучным годом по природным условиям. Был большой неурожай. И не только у нас на Украине, но и в Поволжье и на Кубани, кругом. Поэтому, как пухли люди, как пухлые люди падали. Все это я видел.

Вы рассказывали, что самостоятельно осваивали учебники?

Да, самостоятельно, без родителей. Я до школы уже читал. Я научился читать по церковно-славянски моментально. И эти старики от меня не отставали. По большим праздникам зажигали керосиновую лампу. Это фитиль такой, стекло такое. А обычно читал я при каганце. А каганец делали так. Трансформаторное масло наливали в блюдечко и делали фитилек. И вот это чуть-чуть коптило, запах был не совсем приятный трансформаторный, ну, ничего все терпели и слушали. Зато я сейчас слепой и жена, двое стариков.

Чем запомнилось освобождение? 

Запомнилось, тем, что мы в подвале сидели. А подвал у нас был на краю деревни. Бой шел с той стороны. Мы первые начали слышать арткононаду. Вначале начали обрабатывать минометами, потом пулеметные очереди, потом автоматные. И самое главное, что мне запомнилось,  то, что я услышал «Ура». «Ура» услышал. Вначале я думал, что ослышался, а потом все громче и громче,  и слышу по деревне «Ура», И мы, конечно, повыскакивали, хотя это было раннее утро.

Как запомнился День Победы?

Будучи у дедушки, я иногда ездил на рынок, вывозил молочные продукты, чтобы продать, поменять на хлеб или еще что-то. У нас при немцах была корова. Немцы не взяли эту корову, потому что дед грамотный был, он достал справку, что она туберкулезная. Так вот, я вывозил молоко, иногда делали сметану немножко, в основном ее поедали. Но чуть-чуть экономили, чтобы продать и что-нибудь купить. И вот я приехал в Артемовск на рынок и стал торговать. Через два человека от меня стояла женщина торговала ряженкой в стаканчиках. Подошел милиционер, толи она местовое не заплатила, толи не прошла проверку, но он к ней прицепился. А в это время стоял моряк, у него за плечами был вещмешок почти пустой. Он пил ряженку. И тут Левитан объявляет о конце войны. Этот моряк хватает эту крынку со сметаной и милиционеру на голову. Вот это запомнилось мне на всю жизнь. Конец войны. И милиционер тоже плачет, и вот такое настроение на рынке. Я тогда что-то продал, что-то так отдал. Люди, конечно, торжествовали беспредельно, беспредельно. Если говорить откровенно, то было ради чего.

Как изменилась жизнь после освобождения?

Если рассматривать, с точки зрения восстановления законности государственной власти – избрали председателя колхоза. Женщину избрали, мужиков не было. Был дан клич: сдать по 10 кг зерна на посевную. Беспрекословно все принесли кто сколько мог, кто не мог десять принес пять кг, а кто  – пятнадцать кг. Посеяли организовано. Осенью пришли, 6 сентября нас освободили 1943 года. В сентябре было поздно сеять озимую пшеницу с точки зрения агрономии, но посеяли. И вот это зерно, что посеяли, оно не пропало. Оно взошло и дало хороший урожай на следующий год. Хотя следующий год был очень голодный. Отношение было безоговорочное. Не было такого: пойду не пойду, куда посылали работать, туда и шел.  Люди понимали, что они работают на себя. Вот я работал. Работал на тракторе. Платили тогда трудоднями. Что такое трудодень? Это сто соток, это условная единица. А потом в конце уборки урожая, когда рассчитывались с долгами, что оставалось – делили на трудодень. По триста грамм давали на трудодень, по полкилограмма. Хорошо, если у кого-то тысяча трудодней, а если у кого их двадцать, тридцать. И по-разному зарабатывали трудодни механизаторы, вот я  зарабатывал, потому что были расценки. Вот вспашка одного гектара – это десять трудодней. Прополка  – один трудодень и т.д. А другие вот сторожа, например, и другие специальности в колхозе, и доярки, и свинарки и потихоньку возрождалось хозяйство. Первые годы было тяжеловато, а потом все было лучше и лучше. Я еще до смерти Сталина поехал отдыхать в 1952 году.  Мне выдали путевку. Мы были не особенно зажиточные, но и неимущие. У нас «Волга» своя была. Мы по два раза на год ездили отдыхать. Ехали по путевкам, а потом без путевок. А у меня всегда была индульгенция, которая позволяла в любое время взять сколько угодно выходных, потому что я действительно по многу работал.

Вы рассказывали, что у Вас в бригаде был бывший танкист и, наверное, кто-то еще был из фронтовиков, доводилось ли  с ними общаться? 

Все эти заслуженные люди, в том числе у меня двоюродный брат, от Артемовска прошел до Сталинграда, от Сталинграда – до Берлина. Пошел пацаном, а вернулся старшим лейтенантом. Имел восемнадцать орденов, в том числе и орден Ленина. Ну, если говорить откровенно, то он ни разу не сел со мной и побеседовал, рассказал о каком-то эпизоде. Однажды хорошо подпили мы, и он рассказал, что они пошли где-то в разведку, Их обнаружили немцы, и загнали их на чердак. Немцы хотели их поджечь. Их было три человека. Он заставил прыгать остальных, а сам бросил  гранату и прыгнул. Двоих убило, а он остался живой, ему только оторвало мизинец. Он показал мизинец оторванный и вот это только рассказал.  Очень много погибло. У нас в семье было пять братьев и в каждого было по два – три человека. И не было такой семьи, чтобы не погибло. Из пяти братьев осталось два в живых, уже не говоря, что сыновья погибли.