Рывкинд Арнольд Давидович. 1930 года рождения
Расскажите о довоенной жизни.
Я с семьей до войны жил там, где сейчас площадь Ленина – возле старого обкома партии. В 1938 году пошел в школу, тогда же родилась моя родная сестра. Когда началась война я учился в 3-м классе.
После начала войны мы уехали в Таганрог, к родным моей мамы, там жили ее сестра и мать. Отец мой был еврей, мать гречанка. Отец должен был забрать нас, но не успел – Таганрог захватили немцы. Таким образом, мы попали в оккупацию, мы там были 22 месяца. Очень быстро после прихода немцев объявили всем евреям где-то собраться, но моей маме посоветовали этого не делать. В 1943 году, в октябре Таганрог был освобожден, отец от своего друга получил известия, что мы целы и здоровы, когда он зашел во двор он стал спрашивать, где живет семья Рывкинд, там ему говорят: «нет у нас таких», вышла бабушка и говорит: «заходите, заходите, это здесь», почему так случилось я расскажу позже. Позже ему предложили переехать на прежнее место работы. В декабре он приехал повидать нас, а в марте мы переехали в Сталино. Мы жили на улице Артема 105, потому что наш дом был занят.
Помните объявление войны?
Помню, у нас был приемник СВД-9, отец очень переживал оттого, что поступали сообщения об уничтожении евреев, он пытался нас отгородить от этого, обезопасить, поэтому отправил в Таганрог. Помню, как по радио объявляли, что наши отступают. Я очень хорошо помню, как немцы входили в Таганрог и выходили из него. Таганрог это полуостров, сам город стоит на высоком берегу, а внизу море и порт. Наши войска отходили в порт, отходили не организованно – разбросано, там садились на баржи и отплывали. Почти сразу въехали немецкие мотоциклисты, танки и тоже в порт, стреляли по баржам. Кто-то из них говорил: «если коммунистов и жидов нету, можете жить спокойно».
Помните бомбардировки Сталино?
По Седьмой линии, там где раньше ходил трамвай, несколько бомб было сброшено по одной линии до металлургического завода. Паника какая-то была, больше я ничего не помню. А Таганрог взяли тихо и спокойно, там одни выходили, другие заходили. Хотя, когда наши брали город, фронт стоял в 5 километрах от города, стреляли дальнобойные орудия, и с воздуха бомбили. Когда немцы выходили мы находились в подвале убежище, потом туда зашел немец и сказал: «до свидания и прощайте». Когда пришли наши мотоциклисты, их начали обнимать, а они просили дать им возможность передать, чтобы артиллерия прекратила огонь, лишь после этого началось торжество, это мне очень хорошо запомнилось.
Расскажите о том, как вы добирались до Таганрога.
Нас отец машиной привез, он имел такую возможность.
Расскажите о том, как впервые увидели немцев, какие впечатления у вас остались?
Как я их впервые увидел не помню, видел, как они вешали комсомольцев, у них на шее висела табличка «партизан». Я видел, как под нашими окнами застрелили одного парня, видел, как мой товарищ в своем дворе полез на шелковицу, они сняли его и избили до полусмерти. В городе был большой дом, в него попала бомба, все растаскивали дерево, парень из соседнего двора (крепкий такой), он тащил доски домой, так его догнали и всадили в него 5 пуль, но он остался живой, но тронулся умом. Был еще такой случай, от голодухи у меня начался функулез, жена Ивана Григорьевича делала мне переливание крови – не помогало, дрожжи из пивзавода приносили и прикладывали – тоже не помогает, у нас во дворе стояли солдаты, и молодой парнишка-немец зашел к нам и увидел меня, ушел молча, потом пришел и принес целую жменю каких-то таблеток. После них у меня все, как на собаке, и даже рубцов не осталось. Однозначного мнения о немцах у меня не сложилось, я много еще не понимал. После прихода наших, вешали полицаев, не тех простых, а занимавших определенную должность. Мы с сестрой ходили смотреть, когда мать узнала – нам всыпала. В Таганроге был такой случай: когда наши истребители возвращались с задания, они сели у нас, ходили слухи, что они получили сигнал, что можно садится, они их прямой наводкой на земле расстреливали, подойдя к одному из самолетов, немцы сказали, чтобы летчик сдавался, тот крикнул: «Русские не сдаются» и застрелился. Они его хоронили со всеми военными почестями, через весь город, на кладбище разрешили даже ухаживать за могилой. Помню, к нам приходили два старых, как мне казалось, немца и начали с мамой вести переговоры, они хотели купить сестру, говорили, у одного из них не может быть детей, что нам трудно, мы можем умереть с голода, а если она будет с ними, то ей ничего не грозит. Мама конечно же отказалось, но мне очень запомнилась фраза одного из немцев, он сказал следующее: «Вы не беспокойтесь, есть гитлеровские немцы, а есть вильгельмовские немцы, так мы – вильгельмовские немцы». Слава богу, что тогда все мирно обошлось.
Расскажите о жизни в Таганроге.
Разместились мы у бабушки. Жирикульд Иван Григорьевич помог очень сильно нашей семье, мы с ним и его женой жили в одном доме. Он пришел и поснимал со стены все отцовские фотографии, и сказал матери: «сыну, вы, объясните, он же взрослый у вас, повесьте другие фотографии и вы потеряли документы, – нет у вас документов», все у нас забрал. Послали нас на комиссию к его жене, она там по зубам… определила, в общем, мне 10 мая написали, что я родился 24 августа в городе Ленинграде, почему в Ленинграде, потому чтоб они не могли запросить архивы на меня и сестру. А маму развели с отцом, у мамы девичья фамилия – Зизелас, таким образом, мы с сестрой стали носить фамилию Зизилас, я стал Арнольд Данилович, хотя мы Давидовичи. После освобождения Иван Григорьевич пришел к нам и принес все наши документы и фотографии родителей. У него было тупиковое окно в переулок, он его замуровал, спрятав вместе с нашими документами. С тетей работала Нина Васильевна Боброва, она организовала подпольную организацию в госпитале, им устраивали очную ставку, когда она пришла домой у нее была истерика, она жила отдельно, в нашем дворе, она, помню, говорила маме: «Если меня начнут бить – я все расскажу». Утром мы не можем ее дождаться, взломали дверь – она повесилась. Мама устроилась работать на кухню, вот и один раз к им пришел немец с собакой, она легла возле него, он попросил покушать. Нина Васильевна, тогда еще была жива, она была веселая женщина, они работали в 4-й городской детской больнице. Дали немцу покушать, Нина Васильевна ходит по кухне и поет:
«Когда нас, в бой пошлет товарищ Сталин,
и первый маршал в бой нас поведет…».
Ей повара говорят: «Ниночка, что ты делаешь?!», а она: «он, дурак, ничего не понимает, пусть съест, чтоб он подавился!». Немец спокойно поел, поднимается и говорит: «вот съел и не подавился, а в следующий раз не болтай», взял собаку и ушел.
У вас на постой селили немецких солдат?
Да, конечно. Жил офицер-интендант, но он был из прибалтов. Поэтому, когда его спрашивали: «откуда он так хорошо знает русский язык?», он отвечал: «Я учился еще в Российской империи, но я плохо учился и то, что мне не входили сюда, отец вбивал мне туда. Когда нам подали «руку помощи», одна паршивая жидовка подходит ко мне и говорит: «здравствуйте товарищ», я это не мог пережить и эмигрировал». Но он продуктами матери помогал. У нас во дворе еще случай был: была семья, отца у них репрессировали, а мать была еврейка и 3-е детей, кто-то их заложил, наверное, хотел забрать квартиру. Она не пошла к немцам, а взяла детей и на кладбище, там она себя и детей отравила. После войны уже приезжал отец их, спрашивал, как случилось. У меня был такой случай: У нас двор, как колодец, дома в два этажа, окно с кухни было летом затянуто марлей, я смуглый был, а со второго этажа выходит немец, увидел меня и спрашивает: «Юда?», я говорю: «нет», он: «А, что румын?», я – «нет», он: «ну, а кто тогда ты?», я говорю, что я грек, он обрадовался, похлопал по голове, сказал, что я похож на грека и ушел. Мать, вышла – еле на ногах стоит, забрала меня, нас сестрой старались не выпускать на улицу.
Голодали?
Голодать – голодали, макуху бывало, кушали, Мама ходила, выменивала вещи не продукты. Однажды был неприятный случай, у нас рядом была комендатура, и ее взорвали, немцы оцепили район и стали расстреливать заложников, мама в то время ходила менять, она когда узнала – стала бегом бежать домой, увидела, что мы живы и здоровы у нее началась истерика. Следует сказать, что мама была очень красивой женщиной, а когда пришли наши, она стала старушкой. Отец, когда вернулся, он был в фуражке, бабушка сказала: «теперь все в сборе», а отец стоит, снимает фуражку и говорит: «а вот результат», у него до войны была какая шевелюра, а тут снял фуражку, он был абсолютно белый. Зимой тяжелее всего было, мы были в оккупации 2 зимы, но тяжелее было зимой 1942-1943 годов, стояли ужасные морозы. Зимы были очень страшными, море замерзло, можно было на ту сторону пролива пройти, где стояли наши, а можно было в лево на 5 километров пройти, а не обходить 18, чтобы поменять вещи, многие так и делали. Сосед во время пурги ходил менять вещи, но заблудился и у него на руках не было пальцев. Немцы запрещали ходить по морю, фронт рядом боялись разведчиков, поэтому если они видел кого-то на льду, они, не церемонясь, пускали туда пар орудийных снарядов лед ломался и люди уходили под воду. Я был свидетелем, попытки наших войск освободить город. Тогда часть войск пошла по льду, а танки, которые должны были их поддержать пошли по-над берегом. Но случилось так, что они отстали, и пехота начала атаковать сама. Немцы поначалу растерялись, но позже пришли в себя и начали со всех орудий палить по льду, покрошили весь лед вместе с нашими. Было, что советская разведгруппа пришла по льду, но попали в пургу и не смогли уйти, они все замерзли.
Немцы заставляли работать?
Бывало, катаешься на санках зимой, немец с сумкой проходит, тебя позовет, даст тебе вещмешок и неси. Предлагали работу в порту, разгружать баржи. Я ходил туда, а рассчитывались, они так: грузили пшеницу, бери ее сколько хочешь, лишь бы ты ее донес сам до ворот порта, а как там дальше и все равно. Пшеницу давали из того амбара, что подожгли наши при отступлении. Бывало грузили соль, семечки. Ходили мы кампанией, но, как правило, это были я и мой друг – Лысовский Геннадий Михайлович 1928 года рождения. Мы с ним ходили на маслобойку, на мельницу, мололи. Немцы пилили в городе деревья и разрешали корчевать пни, мы эти с ним тоже занимались, нам этих дров на зиму хватало. В перерывах мы с ним ходили кушать, неважно к нам или к нему, он всегда мою маму упрашивал: «Марья Дмитриевна, не давайте ему кушать – он после еды не работает».
Расскажите о полицаях.
Рядом снами было здание полиции. Вообще их было довольно-таки много. Муж Нины Васильевны, он был танкист, попав в плен он пошел работать в полицию и занимал высокую должность. После этого он жил у брата, а она здесь. Он постоянно приходил к ней и предлагал сойтись, но она отказывалась. Позже он понял куда влез и застрелился, как рассказывали: он позавтракал, пошел к себе в комнату и застрелился. Нина Васильевна, очень переживала по этому поводу, что если бы они сошлись, он бы этого не сделал. Так не стало семьи. Над нами полицаи не издевались.
С кем еще из оккупантов вы сталкивались кроме немцев?
С румынами, я с ними не контактировал, так из далека видел. Немцы к ним с презрением относились, считали их цыганами. Их все всегда ругали, дружбы между ними не было.
Расскажите об освобождении и о жизни после возвращения
Как я помню на Артема осталось всего два целых дома. В равнении с Таганрогом это были руины. Карточная система была, прикрепляли к определенному магазину, где и отаварвались.
Расскажите о школе.
Как я и говорил, до войны я закончил 3 класса. У нас работали школы, но меня боялись выпустить. Так я потерял 2 года учебы. В 5-й класс пошел после освобождения в Таганроге. Помню, как с другом поступали в комсомол, мне тогда еще 14 не было, очень хорошо помню седую женщину из райкома партии, как я ей рассказывал свою историю, она взяла на себя ответственность за нарушение устава, меня взяли в комсомол. Помню, довольный, выхожу с билетом, смотрю, а там в фамилии написано: «Зизелас Арнольд Данилович». Пошел обратно, мне все исправили. У меня и у друга получилось, что номера билетов подряд, сначала его, потом мой. Тут я ходил в девятую школу, потом в техникум. У нас дефицита со школьными принадлежностями не было. Техникум был разрушен, нас гоняли разбирать завалы, уголь возили.
Расскажите о праздниках.
1 мая это точно, 7 ноября, Новый год. Мать была очень верующий человек, у нас висели иконы и все, что нужно, потом мама их сняла, но когда я ходил на экзамены, она давала мне подушечку, чтобы я положил, на всякий случай. Мама отмечала церковные праздники, Пасху, Рождество и т.п. Отец всегда спокойно относился к еврейским праздникам, я всегда смеялся – что я кушаю и пасху и мацу, мама всегда вкусные пасхи делала и могла делать блюда из мацы.
