Ельчева Жанна Валентиновна. 1937 года рождения
Расскажите о своей семье, где жили перед войной, чем занимались?
Родилась и жила в г. Артемовске Донецкой области. Отец работал в снабженческой организации Министерства черной металлургии, мать диспетчер в управлении железной дороги. Перед войной ходила в детсадик. Летом часто ходили в парк, катались на качелях и разных аттракционах. У нас была хорошая квартира. Я была папиной дочкой. Мама работала посменно, поэтому папа забирал меня из садика и занимался со мной.
Вы помните начало войны, ее объявление?
Когда папа уезжал на военную переподготовку в начале мая 1941 года я очень переживала, плакала, не хотела его отпускать. Он сказал, что скоро вернется, а получилось – вернулся через пять с лишнем лет (после войны он восстанавливал аэродромы). Позже были закрыты все детсадики и мама была вынуждена отправить меня к бабушке и дедушке в Торез, и начало войны меня застало у них. Началась эвакуация. Мама была на военном положении, носила военную форму и имела звание. Когда она смогла меня забрать от бабушки, то в то время уже была страшная паника, на поезд сесть не было возможности.
До Артемовска мы добирались на паровозе. Нас взяли лишь только потому, что мама работала на железной дороге и была в военной форме, и еще у нее были папиросы, которыми он угостила машиниста. Когда добрались до города все уже уехали, и мы остались в оккупации.
Расскажите об оккупации?
Первыми пришли итальянцы в Артемовск. Они были в таких огромных ботинках с толстой подошвой с обмотками на ногах. Стали шарить по квартирам, хватать все, что можно. Мама старалась что-нибудь спрятать. Итальянцы забрали у нас сахар, несмотря на просьбы матери оставить ребенку. И началась оккупация. Пришли немцы. В связи с тем, что у нас был самый хороший дом в городе, нас всех выселили во двор в одноэтажный дом. На наше счастье к нам подселилась мамина сотрудница. Когда к нам врывались немцы она после нервного стресса, всегда очень сильно реагировала, ее буквально подбрасывало, а немцы дико боялись всех болезней и поэтому они сразу уходили. И это нас какое-то время спасало. Маму была молодая красивая женщина, и ее могли угнать в Германию. Маму прятали где-то в подвалах. А меня, когда спрашивали про маму, то я говорила, что она у меня пожилая женщина. Помню, что мы голодали. Нашу кожаную мебель забрали немцы в штаб, и нам нечего было менять. Огорода не было. Мы жутко голодали. Немцы раздавали им сочувствующим огороды, которые нанимали для работы на земле людей. Мама некоторое время (летом) туда ходила работать и зарабатывала минимум. Я помню как-то пожилая женщина из жалости ко мне, положила в карман яйцо и немного хлеба. Еще сосед по нашему дому, работающий в пекарне иногда угощал меня булочкой. Мама варила пшеницу и кукурузу, и так ложкой ели. Затем немцы погнали работать ее на овощную базу, где она стояла по колено в воде. И так мы перебивались четыре года. Когда немцы уходили, наши войска сильно бомбили город. Тогда погиб мой четырехлетний двоюродный брат во время жуткой бомбежки. Мы в это время прятались у наших знакомых под кроватью, мама прикрывала меня собой. Когда мама выбралась то, на нее посыпалась известка, во дворе взорвалась бомба. Чуть позже осколок упал на то место, где раньше стояла мама и мог ее убить, если бы она не оставила это место. Потом немцы стали выгонять людей, подожгли город, и он сгорел дотла. Немцы запретили возвращаться домой, угрожая расстрелом. Люди стали уходить в степь. Тогда стояла осень, еще была неубранная кукуруза, подсолнух и там многие прятались. Одежды, тогда не было, я ходила в чужом пиджаке до пят. Мы поднимались в гору, мама тащила какую-то тачку. И в это время встретили знакомую, которая нас укрыла в своем подполье, где мы провели трое суток. Тогда шли страшные бои. Меня даже один раз похитили, это было еще при немцах, у них был старый повар, вот он меня и украл. Я была похожа на его внучку. Мама тогда сильно испугалась, думала, что уже все – меня нету, я тогда еще прилично одета была, шубка, валеночки симпатичные, шапка меховая была. Меня к нему привели 2 подростка, лет 15-ти. Повар тогда меня накормил, дал мне большую кастрюлю риса. Немец позже даже ходил извинялся, говорил, что я не русский ребенок, я беленькая тогда была. Соседка наша помню говорила: «Пойди к Карлу!», я не хотела, он меня целовал. На новый год, помню, он притащил какие-то подарки, а у меня тогда было платье красивое, шелковое, мама его вышила чем-то. Он тогда пристал – найди шелк и вышей ему для внучки, мама вынуждена была за продукты отработать. Мне один раз, когда я гуляла во дворе – незнакомый немец подарил мишку, когда я показала его маме, она его выкинула. Потом мне объяснили, что игрушку отобрали у уничтоженных еврейских семей.
Расскажите о времени, которое вы провели у бабушки?
Помню, был огород, картошку и кукурузу помню. Кукурузу мололи, получалось что-то крупнее муки и пекли из этого пироги. С тех пор у меня отвращение к свекле, потому, как когда варили компот туда добавляли свеклу (сахара не было). Вишня рола, овощи разные росли. Я два месяца провела у тети, они тогда жили в Ясиноватой и работали на сахарном заводе, поэтому продукты у них были хорошие: белая мука, сахар.… Не было обуви вообще, мне сапоги сшил глухонемой сосед из дедушкиного портфеля, видимо кожи не хватило и получилось, что один так, что один сапог был коричневым, другой – коричневым с черным носком. Меня жутко дразнили из-за этого, я даже плакала.
Помните День Победы?
Тогда мы были у бабушки и папе тогда дали отпуск он на несколько дней приехал. До моего сознания это сильно не дошло, но помню, что все плакали и радовались. Я еще тогда не понимала, почему радуются и плачут. У меня тогда обуви не было, а было сыровато, я по проталинке прошла, кругом лужи, и стала, и не двигалась.
Расскажите о школе.
В школу я пошла в 45-м году. Сначала я пошла в школу в Торезе, не было ни какой бумаги, учились писать на газетах, учебник был один на весь класс, передавался он из рук в руки. Мама там тоже работала, переписывали книги. Мне один раз влетело за то, что я переписала басню желтым карандашом на черную бумагу, – ничего не было видно, а с освещением было плохо. Потом мама с дедушкой выменяли на хлеб у военнопленных большого формата тетради (как амбарные книги), хотя и не очень толстые. Мама их разлинеивала. В комнате занималось сразу три класса – 1-й, 2-й, 3-й, (сидели по рядам). Потом в марте 46-го приехал папа и мы переехали в Сталино. Жили мы за кинотеатром «Шевченко». Кругом были сгоревшие здания, стояли одни стены. Немцы восстанавливали, я хорошо помню, то, что еще в Торезе они восстанавливали шахты, жили они за колючей проволокой, мы как, собачата повиснем на ней и смотрели на них. Их хорошо кормили, им даже давали оладьи из белой муки, белый хлеб они не плохо жили, а мы голодали. Главной проблемой было то, что не во, что было одеться. Нам выдали комнату, а там даже кровати не было, позже отцу дали. Помню очереди, карточки. К нам, одно время, приезжал мамин земляк, он у нас обедал, мы часто оставались без хлеба. 1 марта радостно было – цены понижались. До 1948 года тяжело жилось, потом все постепенно налаживалось. Позже по праздникам отец покупал икру и колбасы дорогие, но только по праздникам. Мама хорошей хозяйкой была, мы все дни рожденья отмечали, Новый год, 1 мая и 7 ноября.
